Сложное дело (Дело Камова А.Г.)

В 1955 году Золотову С.И. был отведен земельный участок для льства жилого дома. В феврале 1958 года Золотов С.И. привлек к участию в строительстве Камова А.Г., о чем стороны заключили домашнее соглашение. В июне 1960 года дом был построен.

18 октября 1960 года Золотов С.И. подарил дом Табаковой Е.И., жившей одной семьей с Камовым А.Г. В мае 1969 года их брак зарегистрирован.

4 июля 1969 года Табакова Е.А. подарила своей родной сестре Шуей К.А. ‘/2 часть дома, а 18 декабря 1970 года оставшуюся ‘/2 часть завещала в равных долях Камову А.Г. и Бердниковой Р.Д. — дочери Шумовой К.А.

В ноябре 1973 года Табакова умерла.

Камов обратился в суд с иском о признании за ним права собственности на ‘/2 долю домовладения, а также о признании недействительным в 1/2 части договора дарения дома в 1960 году Золотовым Табаковой и о признании недействительным составленного Табаковой в 1969 году завещания. После отмены решения народ-суда дело было принято к производству Московского областного суда.

Прокурор Московской области вступил в дело с иском  о безвозмездном изъятии спорного дома и признании недействительным всех заключенных сделок, мотивируя свои требования тем, что соглашение 1960 года якобы прикрывало незаконную сделку по продаже отведенного Золотову земельного участка.

Московский областной суд иск прокурора удовлетворил полностью. Дело по кассационной инстанции было рассмотрено Судебной Коллегией по гражданским делам Верховного Суда РСФСР.

Товарищи члены Верховного Суда!

Дело это, возникшее первоначально вследствие обращения Камова А.Г. с иском в народный суд, рассмотренное и разрешенное судом как спор между истцом и ответчицей Шумовой К.А. о праве собственности на домовладение, после отмены вынесенного решения и принятия к производству Московского областного суда получило совершенно неожиданное направление в связи с предъявлением иска прокурором о безвозмездном изъятии спорного дома в доход государства. Такая трансформация рядового гражданского дела, по которому тяжущиеся защищают свои притязания на определенную часть дома, в претензию органов государства об изъятии предмета спора от обеих сторон не только сплотила вчерашних противников и вынудила их к выступлению единым фронтом против этого требования, но выдвигает также естественный и законный вопрос: почему прокурор проявил интерес к сделкам между лицами, участвующими в деле, через 15 лет после совершения первой из них и чем объясняется столь значительное промедление в этих действиях? Было бы понятно, если в исковом заявлении, а равно в устных объяснениях представителя прокуратуры в судебном заседании были представлены необходимые разъяснения по поводу причин такого позднего интереса к событиям, на которые ссылались Камов и Шумова в обоснование занятой ими по делу позиции. Как это ни странно, прокурор не увидел здесь проблемы, которая заслуживает обсуждения, а суд, рассматривавший это не совсем обычное дело, не потребовал восполнить этот серьезный пробел в обосновании исковых требований. Да и в самом решении, являющемся сегодня предметом проверки суда кассационной инстанции, ни единым словом не упомянуто о сроке исковой давности при удовлетворении иска прокурора. Между тем этот вопрос, значение которого по делу вряд ли можно переоценить, должен был найти свое отражение в обжалуемом решении, а поскольку это не было сделано — проблема исковой давности выдвинута сейчас в жалобе моего клиента в качестве кассационного довода.

Как видно из материалов дела, суд удовлетворил иск прокурора, заявленный в феврале 1975 года, о признании недействительным договора дарения домовладения Золотовым Табаковой, нотариально удостоверенного 18 октября 1960 года. Как и всякая сделка, этот договор мог быть оспорен заинтересованными лицами в течение трех лет (ст. 44 ГК РСФСР 1922 г., ст. 78 ГК РСФСР 1964 г.). Поскольку прокурор действует не в своих интересах, а в интересах государства, право на иск для него возникает со дня, когда надлежащие государственные органы узнали о совершении сделки, действительность которой оспаривается. Это вытекает из содержания ст. 83 ГК РСФСР, согласно которой право на иск возникает со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права.

Из материалов дела видно, что оформлению договора нотариусом 18 октября 1960 года предшествовало решение исполкома сельского совета об отводе земельного участка Табаковой для приобретения дома, а также согласие исполкома районного совета на удостоверение пой сделки. После оформления договора, в январе 1961 года, второй его экземпляр был представлен в сельский совет, а в октябре 1962 года бюро технической инвентаризации исполкома райсовета зарегистрировало этот договор.

Таким образом, надлежащие государственные органы в 1960, 1961 и 1962 годах дали согласие на оформление договора дарения дома от 18 октября 1960 года, удостоверили этот договор и зарегистрировали его, а потому следует считать, что договор был оформлен в порядке, предусмотренном ст. 185 ГК РСФСР 1922 года.

Из этого следует, что для органов государства, а следовательно, и для прокурора со времени оформления договора дарения дома возникло право на иск, а заявлен был этот иск в суде только в 1975 году. Поскольку истечение исковой давности до предъявления иска является основанием к отказу в иске (ч. 1 ст. 87 ГК РСФСР), а в данном случае этот срок был пропущен неоднократно, уже по одному этому основанию в иске прокурору должно было быть отказано. Ведь не может считаться законной ситуация, когда орган государства утрачивает право на удовлетворение иска, а прокурор может этого добиться, не будучи связан требованиями исковой давности, этого важнейшего материально-правового института. Как признано судебной практикой, при предъявлении иска прокурором на него распространяются все нормы закона, регламентирующие правовое положение истца (см.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1976. № 2. С. 12), следовательно, и правила об исковой давности. И поскольку просьбы о признании уважительной причины пропуска срока исковой давности заявлено не было, а суд в соответствии с ч. 2 ст. 87 ГК РСФСР этот вопрос не обсуждал, решение, вынесенное при таких обстоятельствах, не может быть признано законным.

Однако независимо от приведенных мною соображений с решением суда, признавшим договор от 18 октября 1960 года недействительным, нельзя согласиться и потому, что этот договор ничего противозаконного не содержит. Разрешите мне кратко изложить обстоятельства, которые предшествовали оформлению этой сделки, что позволит, как я надеюсь, надлежаще оценить вывод суда о противоправности. После получения в 1955 году земельного участки Золотов приступил к строительству и заложил фундамент дома.

Испытывая материальные затруднения, а также вследствие недостатка свободного времени Золотов пригласил Камова, своего давнего знакомого, принять участие в дальнейшем строительстве, о чем стороны заключили договор от 15 февраля 1958 года, который находится в деле. Из приобщенных расписок, а также из показаний свидетелей Гусева и Уварова, присутствовавших при подписании договори, видно, что Золотов передал Камову 10 тысяч рублей (в старом масштабе цен), а дальнейшие расходы и надзор над строительством осуществлял непосредственно мой доверитель. Дом было решено строить на две семьи, однако к лету 1960 года, когда строительство уже завершалось, Золотов, ссылаясь на отсутствие средств и на получение его женой ведомственной жилой площади, заявил Камову, что от дальнейшего участия в этом деле отказывается, и попросил возвратить вложенные им в строительство средства. Возник, естественно, вопрос: как следует оформить отношения сторон, поскольку строительство было окончено и дом принят в эксплуатацию, а собственником его значится Золотов? Тогда и было решено заключить договор дарения, по которому Золотов передает Табаковой домовладение в собственность. Были получены необходимые разрешения и соблюдены все формальности, предписанные законом, о чем я уже говорил ранее, и 18 октября 1960 года договор дарения дома был нотариально удостоверен.

Теперь следует обсудить вопрос о действительном содержании этой сделки. То обстоятельство, что этот договор по существу не является безвозмездной сделкой и что стороны имели в виду прикрыть им другие отношения, не является предметом спора. Это действительно притворная сделка, и потому совершенно правильно суд исходил из требований части второй ст. 53 ГК РСФСР при обсуждении действительных намерений ее участников. Однако если прокурор в своем иске полагал, что договором от 18 октября 1960 года прикрыта противозаконная сделка по возмездной переуступке земельного участка, то ответчик по этому требованию — Камов — отстаивал совершенную, а по существу — противоположную позицию. Мой  утверждал, что договором дарения от 18 октября 1960 года Кыш фактически оформлено его участие совместно с Золотовым в строительстве дома и урегулированы их действительные взаимоотношении, возникшие вследствие отказа Золотова от создания общей собственности на этот дом. При этом Камов ссылался на возмещении Золотову произведенных затрат по освоению участка до заключении договора о совместном строительстве в 1958 году, а также отложенных Золотовым средств во исполнение этого договора, подчеркивая при этом, что ни у него, ни у Золотова не было намерения прикрывать куплю-продажу земли и что такая заведомо противозаконная сделка в действительности совершена ими не была. Обжалуемым решением Московский областной суд по существу принял версию прокурора о противозаконном характере договора дарения нома от 18 октября 1960 г., признав его, а также все последующие сделки недействительными и изъяв дом в доход государства. С этим эпизодом суда нельзя согласиться, так как он находится в очевидном Противоречии с материалами дела.

Согласно п. 2 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 31 июля 1962 г. № 13 «О судебной практике по делам о праве личной собственности на строения», на которое сослался суд в решении по делу, купля-продажа, дарение, аренда строений и переуступка земельного участка, фактически прикрывающие продажу земельного участка, должны признаваться недействительными как сделки, совершенные с целью, заведомо противной интересам социалистического государства и общества [2]. Из этого разъяснения следует, что при разрешении споров подлежат выяснению действительные цели и намерения сторон и что в том случае, если фактически была отключена противозаконная операция по продаже земельного участка, последствием такой недействительной сделки должно быть изъятие в доход государства неправомерно полученного сторонами имущества (ст. 49 ГК РСФСР). Таким образом, если договором от 18 октября 1960 года была в действительности прикрыта заведомо противозаконная сделка купли-продажи земли, суд должен был установить сумму, за какую участок был якобы продан, и взыскать этот доход с продавца, т.е. с Золотова. И вот что привлекает внимание при анализе решения Московского областного суда: признав доказанной переуступку Золотовым земельного участка и квалифицировав эту операцию как противозаконную с последствиям по ст. 49 ГК РСФСР, суд, однако, не установил, что участок был в действительности продан и, естественно, никаких имущественных санкций к Золотову не применил. Но ведь если не было продавца, то, понятно, не было ни покупателя, ни самой купли-продажи, а потому вывод суда о сделке, заведомо противной интересам государства, повисает в воздухе. Поэтому следует считать, что у суда не было оснований для признания договора дарения дома от 18 октября 1960 года недействительным и для применения по делу ст. 49 ГК РСФСР.

При обсуждении вопросов, связанных с участием нескольких лип в строительстве дома на участке, отведенном одному из застройщиков, должна учитываться позиция исполкома местного совета, без согласия которого право собственности на дом у застройщика воз- I никнуть не может. Это указание, данное в п. 4 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 31 июля 1962 года, не было в полной мере учтено судом при разрешении дела Камова [3]. В то же время по делу установлено, что исполком не только не возражал против передачи права собственности на дом семье моего доверителя, но и неоднократно, с 1961 по 1975 г., санкционировал сделки по отчуждению дома и по передаче земельного участка. Помимо решений и действий 1960—1962 годов, когда был оформлен и зарегистрирован договор дарения дома Золотовым Табаковой, в последующие годы исполком районного совета также рассматривал вопросы, касающиеся спорного дома. Так, в июне 1967 года было разрешено произвести пристройку и переоборудование дома после пожара, а в 1969 году исполком дал согласие на оформление договора дарения ‘/2 части дома Шумовой. Наконец, в феврале 1975 года когда дело уже находилось в производстве Московского областного суда, райисполком вынес решение, которым разрешил Камову, после смерти его жены Табаковой, ввести в эксплуатацию часть утепленной террасы и помещение для кухни, ванной и санузла. Казалось бы, при такой системе решений на протяжении 15 лет суд должен был выяснить позицию исполкома по существу спора и обеспечить участие его представителя в судебном заседании, а не ограничиться отправлением судебной повестки. К сожалению, это сделано не было, и спор о праве собственности на дом был разрешен при отсутствии в материалах дела заключения исполкома совета, что, конечно, не может быть признано правильным.

Теперь я перехожу к анализу тех соображений, по которым Московский областной суд посчитал иск Камова о признании за ним права собственности на ‘/2 часть дома недоказанным. Видимо, потому, что суд пришел к выводу об удовлетворении иска прокурора об |изъятии спорного дома, в решении уделено совершенно недостаточное внимание исследованию и оценке тех фактических обстоятельтв, которые были положены в основание исковых требований  доверителя. Должен заметить, что в силу своей юридической неосведомленности Камов ссылался при обосновании своего иска ни нормы гражданского права, исходя из того, что спорный дом был приобретен у Золотова на имя Табаковой в 1960 году. Поэтому мой  считал, что он приобрел право на половину дома как участник общей собственности, так как совместно с Табаковой он принимал участие в строительстве дома, а также в расчетах с Золотовым при его отказе от своей доли, и в качестве нормы закона, на котором ом основывал свое притязание, Камов указывал на ст. 116 ГК 14 ФСР. Эту систему аргументации воспринял и суд в решении по делу, когда признал, что исковые требования Камова не нашли своего подтверждения, а потому в иске ему отказал. Между тем Камов ошибался, ссылаясь на нормы гражданского законодательства при обосновании своих исковых требований, в то время как спорный дом должен был быть признан объектом права общей совместной собственности супругов Камова и Табаковой. Позвольте изложить доводы на этот счет.

Из материалов дела видно, что Камов состоял в браке с Табаковой непрерывно с 1934 года по день ее смерти в ноябре 1973 года, в 1944 году у них родился сын Валентин. Во время нахождения настоящего дела на рассмотрении суда, начиная с первого искового заявления, поданного в народный суд, и вплоть до объяснений в судебных заседаниях Московского областного суда, Камов неизменно указывал, что непрерывно в течение сорока лет проживал с Табаковой как ее муж и что спорное домовладение было приобретено ими в период брака. Со своей стороны ответчица Шумова, родная сестра Табаковой, утверждение Камова никогда не оспаривала и по существу соглашалась с ним. Это обстоятельство было совершенно бесспорным, поэтому народный суд, первоначально рассматривавший дело Камова, с полным основанием записал в решении: «Истец состоял в фактических брачных отношениях с Табаковой с 1934 г. до ее смерти 4 ноября 1973 г.». Возникает вопрос: имеет ли правовое значение факт состояния Камова в фактических брачных отношений с Табаковой с 1934 года, если брак их был зарегистрирован в 1969 году, однако при этом не был указан срок фактической семейной жизни? Этот вопрос имеет значение для определения природы спорной» домовладения, приобретенного по договору от 18 октября 1960 года, т.е. в период, когда их брак еще не был зарегистрирован.

Как известно, согласно ст. 19 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года граждане, состоявшие к этому моменту в фактических брачных отношениях, были вправе оформить свои отношения путем регистрации брака с указанием срока фактической семейной жизни. Это право носит факультативный характер, и закон не содержал указаний, что в том случае, когда при регистрации брака супруги не указали срок совместной жизни, их фактические брачные отношения не влекут за собой правовых последствий. Равным образом и п. 4 ст. 247 ГПК РСФСР не предусматривает каких-либо ограничений для возможности установления факта состояния в фактических брачных отношениях, в том числе и в случаях, когда при регистрации брака супруги, фактические брачные отношения которых возникли до 8 июля 1944 года, не указали срок своей семейной жизни. Поскольку в 1969 году при регистрации брака Камову и Табаковой не разъяснили их право указать срок начала семейной жизни с 1934 года, они не воспользовались своим правом, предусмотренным ст. 19 Указа от 8 июля 1944 года. Неоднократно указывая при рассмотрении настоящего дела на факт непрерывной семейной жизни с Табаковой в течение 1934-1973 годов, Камов, однако, формально не ставил перед судом вопрос об установлении этого факта, доказанность которого не вызывает никаких сомнений, а суд, к сожалению, ему это право не разъяснил. Именно поэтому истец ошибочно ссылался на нормы гражданского права — ст. 116 ГК РСФСР — как на основание признания его права на ‘/2 часть спорного домовладения, тогда как право Камова основывается на ст. 10 КоБС РСФСР 1926 года, а также на ст. 21 КоБС РСФСР 1969 года и ч. 1 ст. 4 Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 17 сентября 1969 года «О порядке введения в действие Кодекса о браке и семье РСФСР». Согласно этому Указу правила ст. 21 КоБС о равенстве долей супругов применяются и в отношении имущества, приобретенного до введения в действие КоБС РСФСР, т.е. до 1 ноября 1969 года. Отсюда следует, что право Камова на ‘/2 часть спорного домовладения вытекает из факта приобретения этого дома во  время брака с Табаковой, т.е. определяется нормами семейного, а не гражданского законодательства. Как субъект права общей совместной собственности супругов, Табакова вправе была распоряжаться толькo своей половиной дома, что она и сделала, оформив договор дарения ‘/2 части дома своей сестре Шумовой 4 июля 1969 года. Завещать вторую половину дома, собственником которой является ее супруг Камов, Табакова не могла, поэтому истец вправе был оспорить завещание от 18 декабря 1970 года. Поскольку, как заявил Камов, он узнал о завещании жены только в день ее похорон в ноябре 1973 года, исковая давность для предъявления этого требования, очевидно, не истекла. Таковы наши доводы в отношении той части решения суда, которым в иске Камову о признании права на ‘/2 доли спорного домовладения было отказано по мотиву недоказанности исковых требований. С учетом изложенных соображений следует считать выводы суда в указанной части неубедительными, а решение суда — ошибочным.

Заканчивая свои объяснения, я полагаю, что решение Московского  областного суда, которым удовлетворен иск прокурора об изъятии домовладения в доход государства и отказано Камову в иске о признании права собственности на ‘/2  часть, не может быть признано законным и обоснованным, а потому я прошу его отменить и обратить дело к новому рассмотрению.