Город новой формации. Легенды и были о Егорьевске. часть 2

Для разбора различных вопросов жителей города были учреждены город­ская дума и магистрат. В городскую думу было выбрано три гласных (депута­та) — от купцов, мешан и горожан-ремесленников, других сословий в городе не было. Первыми городскими головами избирались — каждый на трехлетний срок — Лежнев, Михайлов и Толкачев. В городской магистрат выбраны бурго­мистрами Иван Михайлов, Павел Демидов, Герасим Свиридов.

В городе с первых дней его образования было создано благочиние (полицей­ская управа), во главе которого стоял земский исправник Аким Иванов, затем его сменил Александр Селезнев.

Городничему и полицейской управе была придана небольшая воинская ко­манда — 16—18 человек. В основном эта команда охраняла городское имуще­ство — казну, винный и продовольственные магазины, соляной амбар и тюрьму.

Местный священник, протоиерей соборной церкви Георгий Терентьев, по обычаю приводил к присяге вновь назначенных и выбранных должностных лиц.

По сведениям 5-й ревизии 1795 г., в городе в купеческом сословии состояло 503 человека, из них 245 мужчин и 258 женщин. Известными купцами были Петр и Матвей Суслины, Степан Михайлович Брехов, Евстафий Михайлович Рязанов, Федор Федорович Шведов, Панкрат Афанасьевич Буянов, Михаил Кононович Кашурин, Иван Савельевич Клепов, Савва Петрович Кулаков, Ти­мофей Казьмич Князев, Авдей Толкачев. Егорьевские же купцы были не бога­ты, занимались лишь извозной торговлей и не были готовы к созданию промыш­ленных заведений, хотя год от года их число росло и они богатели. Многие, не найдя применения своим капиталам, уезжали из города.

С учреждением уездного г. Егорьевска решался вопрос и об образовании уезда. В законе об учреждении губерний 1775 г. предусматривалось наличие в каждом уезде населения от 20 до 30 тыс. человек. Егорьевский уезд, составлен­ный из окраинных территорий Коломенского, Владимирского, Муромского и Рязанского уездов, оказался и по площади, и по населению значительно боль­шим. Только от Коломенского уезда приписано было 13 тыс. человек, от Влади­мирского и Муромского — 22 тыс., да еще от Рязанского вошла территория волости Купли и бывшая вотчина Николо-Радовицкого монастыря с д. Сазоно-во и Летва. Территория уезда как с севера на юг, так и с запада на восток протянулась на 100 и даже 120 верст. Южные границы уезда проходили по Оке, включая рыболовецкие селения Белоомут, Ловцы, Слемские Борки, Дединово. Северные границы доходили почти до р. Клязьмы, включая земли древних во­лостей Сенеж, Шатур, Кривандино. Восточная межа граничила с Касимовским уездом и шла по р. Пре и Великим озерам. Лишь на западе границы уезда сохранились такими, какими они установились в XV столетии между волостями Высоцкой и Гуслицей — по р. Гуслице и Теребенке. Площадь уезда составляла 409 128 кв. десятин с населением 60 311 человек. Вся граница уезда была обне­сена рвом, на крутых поворотах поставлены межевые столбы с гербами Рязани и Егорьевска.

В таком состоянии город и уезд просуществовали 18 лет, но со смертью Екатерины II в 1796 г. Егорьевск подпал под новую реформу, которую затеял взошедший на российский престол ее сын Павел I. Он отменил многие начина­ния матери — пострадал и Егорьевск. По указу от 12, декабря 1796 г. «О новом разделении государства на губернии» вместо 12 уездных городов велено оста­вить 9, остальные лишить штатов и приписать к другим уездам. Егорьевск, не успев выполнить многого из намеченного, как Данков и Спасск, был лишен чиновничьих штатов — полиции, уездного суда, казначейства, городничего и приписан к Зарайскому уезду. В городе продолжали действовать лишь город­ской магистрат, купеческий и мещанский старосты. Купечество стало подстраи­ваться под торговлю с Зарайском, а все спорные вопросы теперь стали решать­ся там же. Но жизнь так устроена, что невозможно предвидеть будущее челове­ка, а тем более города, государства.

На российский престол в 1801 г. взошел сын Павла Александр I. Он про­должил начинания своей бабки Екатерины и отказался от целого ряда реформ отца. Указом от 24 апреля 1802 г. Егорьевск был восстановлен в правах само­стоятельного уездного города со всем полагающимся штатом чиновников. При восстановлении территория уезда претерпела некоторые изменения. Часть юж­ных селений: Дединово, Ловцы, Любечи, Слемские Борки, Белоомут и две деревни — Разбойниково и Молодинки — «по удобности» были оставлены за Зарайским уездом. Всего от Егорьевского уезда отписано 8522 человека.

После восстановления статуса уездного города в Егорьевске возобновля­ются преобразования. Туда прибыл новый городничий, лейтенант флота Яков Исаакович Ганнибал, внук арапа Петра Великого — Абрама Петровича. Пред­водителем дворянства избран Дмитрий Сергеевич Болтин. Городским голо­вою — Афанасий Парфенович Фролов, а бургомистрами — Герасим Свиридов и Леонтий Петрович Суслин. Уездным судьей назначен Андрей Иванович По-валишин, уездным казначеем — Александр Васильевич Селезнев, учителем народного училища стал Егор Житовский, а с 1809 г. — Афанасий Иванович Евреинов. В магистрат ратманом избран стряпчий Волков. Заседателем уезд­ного суда избран Алексей Умрихин.

Население города в те годы насчитывало тысячу человек. В городе стояло 120 купеческих и мещанских домов, 48 обывательских и священнослужителей. Дворянам принадлежало всего два дома.

В городе по-прежнему было две церкви — одна во имя св. Георгия и дру­гая — Казанская, капитально отремонтированная в 1780 г. Кроме того, на но­вом городском кладбище была поставлена в 1792 г. деревянная церковь во имя св. Никиты-мученика, привезенная с погоста Гвоздны, в 10 км к югу от Егорь­евска.

Согласно шестой ревизской сказке 1811 г., в городе стояло 124 купеческих и мещанских дома, проживало 195 купцов и 295 мещан мужского пола. Город­ские власти, видя, что город растет, а прежний план застройки стал «не помести­тельным», ходатайствовали перед правительствующим Сенатом и Межевым департаментом об увеличении площади под застройку. В прежнем плане не были предусмотрены выпасы купеческого и мещанского скота, не выделены земли под огороды, не было мест под размещение воинских команд, под торго­вые и гостиничные заведения. Разрешение Сената было получено, и в 1812 г. был утвержден новый план застройки города — его площадь увеличивалась до 69 десятин, а со всеми выпасами и огородами отводилось 653 десятины. Город­ской землемер, титулярный советник Мартин Горбачев, приступил к отведению земли по новому плану застройки города. Однако строительство вновь было приостановлено — в Россию вторглись войска Наполеона.

Свое название город получил по имени церкви во имя св. Георгия (Егория), стоящей в с. Высоком с 1554 г. В XVII—XVIII вв. жители называли церковь Егорием-Высоким, а затем и просто Егорием. Это название и положено было при переименовании села в город — его назвали Егорьевск. Но приезжие куп­цы шутя говорили, что, мол, Егорьевск происходит от слова «объегоривать». Эту шутку подхватили некоторые писатели и журналисты и посчитали ее за истину. Существовала с древних времен легенда, в которой заключалась, по-видимому, и доля правды: в те далекие времена, когда наша местность еще не принадле­жала ни одному княжеству, приезжали сборщики дани от разных княжеств и требовали ее выплаты. Прибывшим из Владимира здешние жители говорили: «Мы, мол, рязанские и дань платим им», а приезжающим рязанцам объясняли:

«Мы — владимирцы», — и тем самым не платили дань никому, т. е., на совре­менном языке, обманывали или объегоривали.

Однако слово «объегоривать» имеет другое происхождение и появилось значительно позже. Оно не связано со сбором дани. По Судебнику Ивана III от 1497 г. крестьянину позволялось перейти от одного помещика к другому только за неделю до Юрьева (Егорьева) дня осеннего — 26 ноября или спустя неделю после этого праздника. Если крестьянину удавалось каким-то образом уйти от помещика раньше установленного срока, то он обычно говорил, что ушел «до Егория». Отсюда и идет слово «объегорить». Общего у Егорьевска и «объего-рить» разве что корень — Егорий.

И тем не менее интерес к происхождению егорьевцев был у многих. Сочи­нялись всяческие байки, небылицы, домыслы. Во второй половине XIX в. по­явились исследования, исторические заметки, собирались предания, высказы­вались догадки. Это были уже по-настоящему научные изыскания людей, инте­ресовавшихся происхождением русского народа, государства и историей от­дельных его местностей.

Исследователь Рязанского края М. С. Баранович в книге «Материалы для географии и статистики России. Рязанская губерния» (СПб., 1860) писал о населении Рязанской губернии: «Вся эта масса народонаселения состоит из одного великорусского племени, хотя и образовалась из смеси славянских на­родов с финскими и монгольскими… в настоящее время трудно отличить какие-либо племенные особенности… великорусская народность обитателей Рязан­ской губернии отличается вообще хорошим ростом, крепким сложением, красо­тою типа и оживленностью движений, более всего проявилось достоинств в жителях Рязанской стороны и в особенности прибрежных Оке селений… насе­ление степной зоны уже не так росло, крепко и красиво… что касается до Ме­щерской стороны, то Егорьевский и лежащие на левой Оке части Зарайского и Спасского уездов в степени физического развития своего населения не уступа­ет Рязанской стороне. Здесь даже больше, чем где-либо, отразился в жителях правильный и красивый тип. Женское население Спасского уезда в особеннос­ти отличается стройностью форм, тонкостью и миловидностью очертаний. Но далее к северу, к границам Владимирской губернии в жителях Мещерской стороны уже становятся заметны признаки их финского происхождения, кото­рых не в состоянии изгладить скудная природа этого края…»

Другой исследователь конца XIX столетия, известный П. П. Семенов-Тян-Шанский, один из составителей книги «Россия. Полное географическое описа­ние нашего отечества» (СПб., 1902. Т. П.), касаясь заселения Рязанского края, отмечал, что финны, мещера «настолько обрусели, что отделить их от русского населения в настоящее время трудно».

Более глубоким исследователем был Владимир Иванович Даль. Анализи­руя наречия и говоры в различных губерниях, он давал точные характеристи­ки населению и мог сказать, что у данного народа общего с другими людьми. В своем большом труде «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даль сделал несколько замечаний о жителях егорьевского края. Говоря о произношении «о» в Вятском крае, которое местами произносится как «оу» или «уы» (соудья, соуболья), заметил, что слова произносятся, как в Задеснин-ском, Черниговском крае. «…Этот двугласный звук, едва ли не чудский звук, встречается также, кроме Вятки и Белоруссии… у мещеры, в Егорьевске, Каси­мове, Муроме». Удивительно, какое наблюдение, языковое чутье! Это не от тех ли черниговцев осталось тут это произношение, которые переселились сюда вместе с домом черниговского боярина Федора Бякоцта в начале XIV в.? Далее его наблюдение относительно «цоканья»: «…около Касимова, Егорьевска ле­гонько цокают — «целоэк» (человек), «тысцина» (тычина)». Вполне может быть, что это остатки также переселенцев, но уже из Новгорода. И далее: «Мнение, будто Ока в Рязанской губернии служит границей оканья и аканья, не основа- тельно… ныне в Егорьевске, Касимове акают и притом самым полноротым рязанским говором».

В 1880 г. в журнале «Русский вестник» местный писатель, дворянин Сте­пан Тимофеевич Славутинский, уроженец д. Михеево Раменской волости, опуб­ликовал исторический очерк «Родные места», где высказал свой взгляд на за­селение Егорьевского края. По его мнению, «все егорьевцы были привезены сюда на поселение при московском князе Иване III и царе Иване IV из Новго­рода». Свою мысль он подкрепил преданием, сохранившимся в его семье. Он основывался также на схожих признаках внешности егорьевцев с новгородца­ми — глубоко посаженные глаза, пристальный взгляд, стрижка волос «под скоб­ку» (как у Савелия Хлудова) с выстриженной макушкой, идущей от новгород­ских стригольников; заметно сходство в манере строить дома. Отмечал он сход­ство и в том, что и там, и тут — множество мелких деревень, что церкви ставят­ся вне села. Многочисленны погосты, которых в соседних губерниях нет вовсе. Действительно, летописи отмечали выселение новгородцев и во время Ивана III, и при Иване Грозном, но куда они были вывезены и где поселены — не сообщали. Есть лишь один город, где были поселены новгородцы — это г. Ту-ма Рязанской губернии. Говорят, что Тума происходит от названия смешанных народов — тумаков. Исследователи, занимаясь языком этих жителей, пришли к выводу, что они были действительно поселены здесь из Новгорода. Если это так, то наш уезд от этого города расположен всего в 120 верстах. Вполне возможно, что этот край с его глухими лесами в прошлом и стал прибежищем опальных новгородцев.

Из современных исследователей Московской области можно назвать Анас­тасию Войтенко (до замужества Иванова). В своем труде «Лексический атлас Московской области» она исследовала произношение слов, названия предметов домашнего обихода, именуемых по-разному в разных селениях, в том числе и Егорьевского района. Так, чугунная задвижка у печной трубы в д. Алексино-Шатур, Бережки называется «баранчик», в Подрядникове — «движок», в Иса-евской — «вьюшка». Или вход в русскую печку у одних жителей именуется «чело», у других «цело». Горшок с узким горлом для молока в Полбине называ­ют «мастюшка», в Куплияме — «кринка», в Дединове — «синюшка». Все эти языковые различия говорят о заселении края разными народами.

На территории Егорьевского района еще недавно можно было насчитать, по крайней мере, пять говоров, связанных с историческим их происхождением. В самом г. Егорьевске и селениях бывшей Высоцкой волости с XVI в. сложился «письменный» говор, т. е. как пишется слово, так оно и произносится. Мы пи­шем «московский», так и произносим, хотя москвичи, особенно художественная интеллигенция, говорят «московскый». Ленинградцы говорят также по-письмен­ному — «что», «чего», а москвичи «што», «чево». В Егорьевске произносили «мене», в Москве «мне». Близ с. Троицы в Бутове при окончании глагола в 3-м лице единственного числа не произносят окончание «т»: «он несе<т>», «она ве-де<т>», «ружье не стреляе<т>». Сказалось влияние рязанско-тульского диа­лекта, возможно, что здесь осели люди из тех мест.

В с. Куплиям, Никиткино еще недавно в говоре сказывалось влияние Ряза­ни: «Ванькя, Манькя, глян-кл — пупырь лятить» (о воздушном шаре). В север­ной части района население за долгое время пребывания во Владимирском уезде сохраняло окающий говор — «молоко», «корова», «пойдешь». Местами во многих деревнях встречается псковско-новгородское цоканье — «пецка» (печ­ка), «коцерга» (кочерга). В районе Спас-Леоновщины можно встретить певуче-растянутый говор: «Ты по-ойдешь в кино-о-то?»

В последнее время, не без влияния телевизионного языка, старина быстро выветрилась, особенно у молодежи, и сейчас трудно найти селение, где сохра­нился бы в полной мере старый диалект. Однако в отдаленных селениях живет еще древний говор и в наши дни.