Спор об отцовстве (Дело Николаева А. В.)

И. С. Романова обратилась в суд с иском к А.В. Николаеву об ус­тановлении отцовства и взыскании алиментов. Истица утверждала, что встречалась с ответчиком, была с ним к близких отношениях, а в августе 1970 года проводила с ним отпуск и Молдавии. В это время она зачала ребенка. По заявлению истицы, но время ее беременности ответчик признавал свое отцовство и по­буждал ее сделать аборт.

Народный суд исковые требования удовлетворил, суд кассаци­онной инстанции оставил это решение без изменения. Однако ука­чанные судебные постановления были отменены в порядке надзора как вынесенные по недостаточно исследованным материалам, а де­ло было направлено на новое судебное рассмотрение.

Дело рассматривалось народным судом г. Москвы. Интересы А. В. Николаева представлял адвокат Д.П. Ватман.

Товарищи судьи! Вряд ли нужно доказывать, что положение истицы Романовой, обратившейся за судебной защитой своего требования об установ­лении отцовства ответчика в отношении ее дочери и взыскании алиментов, является нелегким. Одинокая женщина родила ребенка и несет тяжкий груз обязанностей по его воспитанию и доставле­нию ему средств к жизни, а тот, кому она так безотчетно довери­лась, с кем намеревалась создать семью и совместно растить первен­ца, грубо обманул ее, забыл о своих обещаниях и упорно стремится оспорить, казалось бы, очевидное — происхождение их общего ре­бенка — и избежать ответственности за его судьбу и материальное благополучие. Вот почему так естественно сочувствие к молодой матери со стороны близких людей и знакомых, их горячее стремле­ние помочь ей отстоять интересы ребенка и обеспечить торжество правды и справедливости. И поскольку судебные решения, которые признали правоту требований Романовой, были впоследствии отме­нены, столь понятное чувство сострадания к обманутой женщине не только привело этих людей вновь в стены судебного зала, чтобы ока­зать помощь суду в правильном разрешении этого спора, но и побу­дило других лиц подать свой голос в защиту правого дела.

С другой стороны, ответчик Николаев, так настойчиво и пока столь безуспешно отстаивавший свое понимание правды в этом многолетнем споре, тоже воспользовался своим правом расширить состав свидетелей и пригласил нескольких лиц, не допрашивавших­ся при первоначальном рассмотрении дела. В результате доказатель­ственный материал, представленный суду и подвергшийся тщатель­ному и всестороннему исследованию в течение двух дней судебного разбирательства, значительно превосходит объем фактических дан­ных, с которыми имел дело суд ранее.

Однако, прежде чем перейти к анализу тех многочисленных до­казательств, которые были выдвинуты здесь перед вами, товарищи судьи, я полагаю необходимым остановиться на законодательной регламентации института установления отцовства в судебном поряд­ке. Это позволит определить значение фактических обстоятельств, установленных в ходе судебного исследования, привести их в опре­деленную систему, что, как я надеюсь, будет способствовать лучше­му пониманию позиции моего доверителя.

Как известно, согласно ст. 48 КоБС РСФСР установление отцов­ства в судебном порядке возможно при совместном проживании и ведении общего хозяйства матерью ребенка, и ответчиком до рож­дения ребенка или при совместном воспитании либо содержании ими ребенка, или при наличии доказательств, с достоверностью подтверждающих признание ответчиком отцовства. Как видно из искового заявления Романовой, а также из ее объяснений в судеб­ных заседаниях, она не выдвигает в качестве основания своих иско­вых требований совместное проживание и ведение общего хозяйства с Николаевым до рождения ребенка. Очевидно, истица понимает, что знакомство с ответчиком в течение ряда лет, неоднократные встречи с ним и даже близость с ним не могут рассматриваться как семейные отношения, наличие которых необходимо для установле­ния отцовства судом по этому основанию. Сознавая вместе с тем, что суд не может установить отцовство при отсутствии доказательств возможного биологического происхождения ребенка от Николаева, Романова стремится представить их совместную поездку в Молда­вию в августе 1970 года как продолжение тех взаимоотношений, ко­торые сложились у нее с ответчиком в предыдущий период. И коль скоро согласно заключению судебно-медицинской экспертизы от­цовство Николаева в отношении дочери истицы не исключается, а зачатие ребенка произошло в середине августа 1970 года, Романова утверждает, что она родила ребенка от ответчика, с которым будто бы была в близких отношениях в указанный период. Таков первый тезис истицы, выдвинутый ею в обоснование своих требований и обязывающий нас с должным вниманием отнестись к исследова­нию и проверке фактических обстоятельств, связанных с пребыва­нием сторон в Молдавии в августе 1970 года.

Конечно, истица понимает, что биологическое происхождение ре­бенка от ответчика — необходимое, но недостаточное условие для ус­тановления отцовства судом. Если происхождение ребенка доказано, но отношения сторон в период его зачатия могут быть расценены как случайная связь, суд не вправе установить отцовство. Именно поэто­му Романова настойчиво утверждает, что во время ее беременности ответчик не только своего отцовства не оспаривал, но и прямо его признавал. Таков второй тезис истицы: Николаев свое отцовство при­знавал, что подтверждается, по ее мнению, достоверными доказатель­ствами. Позвольте напомнить вам, товарищи судьи, что именно это основание исковых требований Романовой было признано доказан­ным при первоначальном рассмотрении дела. Коль скоро это реше­ние отменено, обстоятельства, связанные с «признанием» ответчиком своего отцовства, подлежат особо тщательной проверке и оценке.

Таков круг тех фактических обстоятельств, подтверждение либо опровержение которых должно определить выводы суда в решении по настоящему делу. Причем — и это я считаю необходимым подчерк­нуть особо — для удовлетворения иска Романовой необходимо уста­новление обеих групп фактов: как наличие физической близости ме­жду сторонами в период зачатия ребенка, так и обстоятельства, с дос­товерностью подтверждающие признание ответчиком отцовства.

Позвольте теперь перейти к анализу доказательств, представлен­ных сторонами по этим основным вопросам: о характере отношений между истицей и ответчиком в августе 1970 года, когда был зачат ребенок, и о поведении ответчика в дальнейшем, во время беремен­ ности истицы, когда, по утверждению Романовой, Николаев недву­смысленно и определенно подтверждал свое отцовство в отношении ее будущего ребенка. В своем изложении фактических обстоятельств и доказательств, их подтверждающих, я намерен придерживаться той схемы событий, которая была выдвинута Романовой и обоснована в речи ее поверенного. Это позволит представить факты в одной и той же последовательности, но с разных, и притом противоположных, сторон, что будет способствовать уяснению позиций истицы и ответ­чика и облегчит, как я надеюсь, оценку степени их доказанности в результате проверки их в ходе судебного разбирательства.

Поскольку момент зачатия ребенка экспертиза относит к сере­дине августа 1970 года, не указывая его более определенно (напри­мер, вторая декада месяца), следует полагать, что зачатие могло произойти 15—16 августа плюс-минус несколько дней, т.е. примерно 12—18 августа. Учитывая это обстоятельство, Романова стремится максимально «продлить» время пребывания в Молдавии и утвер­ждает, что она находилась там с ответчиком с 1 августа вплоть до возвращения в Москву, которое, по ее словам, имело место не то 17, не то 18 числа. Николаев же настаивает на том, что они выехали из Молдавии 12 августа и на следующий день прибыли в Москву. Па­мять человеческая, как известно, инструмент далеко не идеальный, особенно когда речь идет о событиях трехлетней давности, причем повествуют о фактах лица, прямо заинтересованные в исходе дела, в данном случае — истица и ответчик. Эту одностороннюю инфор­мацию необходимо проверить объективными данными, и, к сча­стью, такая возможность имеется. Нужно прежде всего учесть, что в Молдавии проводили свой отпуск не истица с ответчиком, а груп­па молодежи, в которую, кроме них, входили брат истицы Котов и приятель сторон Иваненко. По прибытии в Москву Николаев и Иваненко 13 августа встретились с их общим знакомым Гусевым, который пригласил их на завтра отметить день рождения своей до­чери. Суд обозрел паспорт свидетеля Гусева и удостоверился, что день рождения его дочери действительно 14 августа. А на следующий день, 15 числа, Гусев и Иваненко провожали Николаева в Сухуми. Всеми этими данными бесспорно установлено, что группа молодежи находилась в Молдавии до 12 августа.

Здесь следует напомнить, что согласно записям в истории болез­ни Романовой на 3—7 августа выпадают дни периодического жен­ского нездоровья, так что время возможных близких отношений
между сторонами, в наибольшей мере приближенное к периоду за­чатия истицей ребенка, сокращается всего до четырех суток — с 8 по 11 августа. О характере отношений между сторонами в этот корот­кий промежуток времени имеются показания брата истицы, свиде­теля Котова, который подтвердил версию Романовой о близости ее с ответчиком, и противоположное по содержанию свидетельство Иваненко, отвергающего такую возможность. Однако оценка этих взаимоисключающих показаний неожиданно облегчается благодаря истице и ее брату. Дело в том, что в Молдавии Романова ночевала водной комнате, мужчины — во второй, причем в последней было всего два спальных места, так что Николаеву приходилось спать вместе то с Котовым, то с Иваненко. Давая объяснения суду, истица утверждала, что Николаев находился с ней в близких отношениях в те ночи, когда он должен был спать на одной кровати с Котовым, последний же показал, что в эти ночи ответчик к его сестре не ухо­дил. Это существенное и притом неустранимое противоречие между истицей и ее братом, в совокупности со всеми другими обстоятель­ствами, позволяет прийти к совершенно определенному выводу: во время нахождения в Молдавии в августе 1970 года Николаев в близ­ких отношениях с Романовой не находился.

Видимо, сознавая шаткость своей версии о зачатии ребенка в Молдавии, истица утверждала, что ее отношения с Николаевым продолжались и после возвращения из Молдавии. Однако эти ее объяснения были полностью опровергнуты. Поскольку по приезде в Москву она не виделась больше с ответчиком, она и не могла знать, что 15 августа он уехал на две недели в Сухуми. А в сегодняш­нем судебном заседании выяснилось, что 16—18 августа, т.е. уже по­сле отъезда Николаева в Сухуми, Романова находилась на даче Чу- барева в Дорохове, где она оставалась в течение трех дней. Об этом показали свидетели Чубарев, Иваненко и Малявин. Но ведь эти дни — 16—18 августа — как раз середина месяца, когда, согласно заключе­нию экспертизы, могло иметь место зачатие ребенка. Николаева же в это время в Москве уже не было! Следовательно, ни в Молдавии 8—11 августа, ни в Москве 13—18 августа ответчик не находился в близких отношениях с Романовой, а потому следует полагать, что биологическое происхождение ребенка истицы от Николаева долж­но считаться исключенным.

Хотя опровержение домысла Романовой о ее близких отношени­ях с моим доверителем в период зачатия ребенка в корне подрывает, ми М1м1му убеждению, обоснованность ее исковых требований, я не ti’lитпю возможным ограничиться только этим. Ведь истица выдви- нулп и вторую версию, положив ее в основание своего иска, и теперь необходимо перейти к ее разбору. Эта версия о «признании» Нико­лаевым своего отцовства столь же несостоятельна, как и вымыш­ленная близость с ним в период зачатия ребенка. Посмотрим, какие же доказательства выдвинула истица в подтверждение этого мни­мого признания, и попытаемся выяснить, в какой степени эта ле­генда выдержала испытания в ходе судебного исследования.

Необходимо Прежде всего отметить, что первоначально в иско­вом заявлении Романова ссылалась на то, что Николаев дважды признавал свое отцовство: первый раз — до рождения ребенка, в бе­седе с врачом Малюгиной 28 декабря 1970 года; второй раз — уже после рождения ребенка, неким сотрудникам отделения милиции Докунину и Кондратенко. При рассмотрении дела в 1971 году эти лица не допрашивались. Казалось бы, после отмены решения 1971 года в порядке надзора Романовой следовало подкрепить свою версию о признании ответчиком своего отцовства показаниями ука­занных лиц. Однако в настоящем судебном заседании истица на это «второе признание» уже не ссылалась и на прямо поставленный во­прос: считает ли она необходимым вызов и допрос в качестве свиде­телей Докунина и Кондратенко? — ответила отрицательно. Странная позиция, не правда ли: дело рассматривается вновь, причем суд над­зорной инстанции предложил тщательно проверить обстоятельства, связанные с признанием ответчиком своего отцовства, а истица от­казывается от вызова свидетелей, на которых сама указывала ранее. Это наводит на мысль, что истица никогда и не намеревалась всерь­ез доказывать это «второе признание» и ссылалась на эту легенду лишь в надежде укрепить таким образом свою позицию: ответчик свое отцовство признавал, а вот сколько раз он это делал — один раз или дважды — особого значения не имеет. Позвольте не согласиться с таким рассуждением. Ведь если ответчик подтверждал свое отцов­ство дважды, причем разным лицам и в разное время, а истица ук­лоняется от обсуждения столь важного обстоятельства, то такое ее поведение в значительной мере подрывает доверие ко всей этой ис­тории с «признанием».

Возможно, однако, что доказательства признания отцовства Ни­колаевым во время ее беременности столь убедительны и неоспори­мы, что Романова считает излишним допрос дополнительных свидетелей. Оказывается, это не совсем так. Новые свидетели истицей вызваны, но именно для того, чтобы подкрепить версию о первом «признании» Николаева. Обратимся теперь к анализу обстоятельств, на которых строится основание иска Романовой.

Основным и по существу единственным доказательством, на ко­торое ссылаются Романова и ее поверенный, являются показания свидетеля Малюгиной — врача-гинеколога, к которой обращалась истица во время беременности. Существо этих показаний сводится к тому, что 28 декабря 1970 года, между 19 и 20 часами, будто бы со­стоялась встреча между истицей и ответчиком, с одной стороны, и Малюгиной — с другой, во время которой Николаев признавал, что Романова беременна от него. Странная и удивительная эта встреча! Нрач Малюгина, спешившая, по ее словам, в этот вечер к себе домой в связи с приездом к ней гостей, более часа вела на улице, в двадца­тиградусный мороз, беседу с истицей и ответчиком. Да и о чем мож­но было говорить так долго, если, как утверждает истица, Николаев спросил врача, можно ли сделать аборт, а Малюгина разъяснила его недопустимость на пятом месяце беременности? Не может не вы­звать недоумение также и то обстоятельство, что Малюгина не явля­ется врачом истицы ни по ее месту работы, ни по ее месту жительст­ва. Если такая консультация врача действительно была необходима, что мешало получить ее у лечащего врача Романовой, и притом зна­чительно раньше, чем конец декабря. Ведь истица уверяет, что регу­лярно встречалась с ответчиком после приезда из Молдавии, по­следний о ее беременности будто бы давно знал, но вот вопрос об аборте возник почему-то только в конце декабря? Чем же можно объяснить все эти странности и несообразности?

Николаев дает на это ясный и исчерпывающий ответ. Он утвер­ждает, что с истицей ни разу не встречался после летнего отдыха, врача Малюгину не знал и впервые увидел ее в судебном заседании в 1971 году. «Встречи» 28 декабря 1970 года, с 19 до 20 часов, не было и быть не могло, так как с 20 по 30 декабря 1970 года он работал во вторую смену с 16 до 23 часов, что подтверждается справкой, выдан­ной начальником Вычислительного центра.

Когда эта справка поступила в суд, истица ее не оспаривала и не пыталась проверить правильность сообщенных в ней сведений, на­пример, путем запроса о том, не отлучался ли Николаев с работы в день 28 декабря. Она действовала иначе, выставив новых свидете­лей — Валединского и Слепогину, показания которых должны были, по ее мнению, подкрепить версию о «встрече» с врачом Малюгиной. Сегодня эти свидетели были допрошены, и эффект их показаний оказался прямо противоположным ожиданиям Романовой. Если совершенно ясно, для чего эти лица приглашены истицей в суд, то просто необъяснимо, как они оказались 28 декабря 1970 года на мес­те пресловутой «встречи». Слепогина рассказала, что «случайно» увиделась с Валединским, который будто бы ходил в ЗАГС в связи со свадьбой какого-то своего товарища, откуда он вышел в 19 часов. Поскольку, по их словам, они от ЗАГСа до места «беседы» Малюги­ной со сторонами шли «минут 30-40», а мы установили, что им пришлось бы пройти всего 300 метров, такая неторопливая прогулка на двадцатиградусном морозе производит весьма странное впечат­ление. Гуляя столь неспешно, эти свидетели, по их словам, видели Малюгину, которая будто бы стояла со сторонами по настоящему делу, причем они Малюгину ранее не знали, а Валединский не знал и ответчика. Проходя мимо стоявшей группы, они здоровались с истицей. А вот Малюгина показала, что они не стояли, а все время ходили по улице, так как было очень холодно, при этом с ними ни­кто не здоровался. Все эти противоречия и явные несообразности подрывают всякое доверие к показаниям этих свидетелей, которые, видимо, решили «помочь» истице, сочувствуя ее нелегкому положе­нию. Нелишне будет заметить, что подобная попытка ввести суд в заблуждение может привести к весьма неприятным последствиям для таких «доброхотов».

Что касается Малюгиной, которая упорно продолжает настаивать на своих показаниях о «признании» отцовства ответчиком 28 декаб­ря 1970 года, хотя сама возможность такой встречи в указанное вре­мя объективно исключается, то здесь можно предположить сле­дующее. Видимо, доктор Малюгина, искренне сострадая истице, сама поверила в реальность беседы со сторонами по делу 28 декаб­ря и повторяет в суде то, в чем ее убедила Романова. Это можно определить как «добросовестное лжесвидетельство», термин, кото­рым знаменитый русский юрист А.Ф. Кони называл субъективно искренние свидетельства «очевидцев» о вещах, объективно невоз­можных.

Таким образом, анализ всех доказательств, выдвинутых сторона­ми по этому основному, решающему моменту, приводит к непре­ложному выводу, что в судебном заседании не установлены досто­верные данные, подтверждающие признание Николаевым своего отцовства, а версия истицы о таком «признании» полностью опро- пергнута.

При таких обстоятельствах исковые требования Романовой ввиду их полной необоснованности должны быть отклонены судом. Вме­сте с тем, поскольку во исполнение решения суда 1971 года была произведена запись в органах ЗАГС об отцовстве Николаева в отно­шении дочери истицы, в соответствии со ст. 431 ГПК РСФСР эта актовая запись подлежит аннулированию.

Такое решение явится закономерным итогом этого многолетнего спора и положит конец явно недобросовестным домогательствам Романовой возложить на моего доверителя ответственность за со­держание ее ребенка, к рождению которого Николаев не имеет ни­какого отношения.

Решением народного суда в иске И.С. Романовой об установле­нии отцовства и взыскании алиментов было отказано, а актовая за­пись об отцовстве А.В. Николаева аннулирована.

Судебная коллегия по гражданским делам Московского город­ского суда оставила это решение без изменения, а  жалобу без удовлетворения.